Неточные совпадения
В то самое время, когда Чичиков в персидском новом халате из золотистой термаламы, развалясь
на диване, торговался с заезжим контрабандистом-купцом жидовского происхождения и немецкого выговора, и перед ними уже
лежали купленная штука первейшего голландского полотна
на рубашки и две бумажные коробки с отличнейшим мылом первостатейнейшего свойства (это было мыло то именно, которое он некогда приобретал
на радзивилловской таможне; оно имело действительно свойство сообщать нежность и белизну щекам изумительную), — в то время, когда он, как знаток, покупал эти необходимые для воспитанного человека продукты, раздался гром подъехавшей кареты, отозвавшийся легким дрожаньем комнатных окон и стен, и вошел его превосходительство Алексей Иванович Леницын.
На щеголеватом столе перед
диваном лежали засаленные подтяжки, точно какое угощенье гостю, и до того стала ничтожной и сонной его жизнь, что не только перестали уважать его дворовые люди, но даже чуть не клевали домашние куры.
Пообедав, протянулся он опять
на диван, но заснуть уже не мог, а
лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку.
Правда, вот он
на диване лежит, под одеялом, но уж до того затерся и загрязнился с тех пор, что уж, конечно, Заметов ничего не мог рассмотреть.
С изумлением оглядывал он себя и все кругом в комнате и не понимал: как это он мог вчера, войдя, не запереть дверь
на крючок и броситься
на диван не только не раздевшись, но даже в шляпе: она скатилась и тут же
лежала на полу, близ подушки.
— За дверьми? За дверями
лежала? За дверями? — вскричал вдруг Раскольников, мутным, испуганным взглядом смотря
на Разумихина, и медленно приподнялся, опираясь рукой,
на диване.
Анна Сергеевна быстро перешла комнату и села
на кресло возле
дивана,
на котором
лежал Базаров.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у стены
на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия;
на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Когда он и Лютов вышли в столовую, Маракуев уже
лежал, вытянувшись
на диване, голый, а Макаров, засучив рукава, покрякивая, массировал ему грудь, живот, бока. Осторожно поворачивая шею, перекатывая по кожаной подушке влажную голову, Маракуев говорил, откашливаясь, бессвязно и негромко, как в бреду...
За магазином, в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый ковер
лежал на полу, стены тоже были завешаны коврами, высоко
на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался широкий, изогнутый полукругом
диван, пред ним
на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
Захар заглянул в щель — что ж? Илья Ильич
лежал себе
на диване, опершись головой
на ладонь; перед ним
лежала книга. Захар отворил дверь.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или
лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с
дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него
на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями, для записывания
на них, по пыли, каких-нибудь заметок
на память. Ковры были в пятнах.
На диване лежало забытое полотенце;
на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки.
Мало-помалу впечатление его изгладилось, и он опять с трепетом счастья смотрел
на Ольгу наедине, слушал, с подавленными слезами восторга, ее пение при всех и, приезжая домой, ложился, без ведома Ольги,
на диван, но ложился не спать, не
лежать мертвой колодой, а мечтать о ней, играть мысленно в счастье и волноваться, заглядывая в будущую перспективу своей домашней, мирной жизни, где будет сиять Ольга, — и все засияет около нее.
Он целые дни,
лежа у себя
на диване, любовался, как обнаженные локти ее двигались взад и вперед, вслед за иглой и ниткой. Он не раз дремал под шипенье продеваемой и треск откушенной нитки, как бывало в Обломовке.
Илья Ильич
лежал небрежно
на диване, играя туфлей, ронял ее
на пол, поднимал
на воздух, повертит там, она упадет, он подхватывает с пола ногой… Вошел Захар и стал у дверей.
В другое окно, с улицы, увидишь храпящего
на кожаном
диване человека, в халате: подле него
на столике
лежат «Ведомости», очки и стоит графин квасу.
Вера была грустнее, нежели когда-нибудь. Она больше
лежала небрежно
на диване и смотрела в пол или ходила взад и вперед по комнатам старого дома, бледная, с желтыми пятнами около глаз.
В комнате был волосяной
диван красного дерева, круглый стол перед
диваном,
на столе стоял рабочий ящик и
лежали неконченные женские работы.
Но одну подробность я слишком запомнил: мама сидела
на диване, а влево от
дивана,
на особом круглом столике,
лежал как бы приготовленный к чему-то образ — древняя икона, без ризы, но лишь с венчиками
на главах святых, которых изображено было двое.
Тут
лежали в куче
на полу и
на диванах наши вещи, а хозяев не было.
Тут стояло двое-трое столовых часов, коробка с перчатками, несколько ящиков с вином, фортепьяно;
лежали материи, висели золотые цепочки, теснились в куче этажерки, красивые столики, шкапы и
диваны,
на окнах вазы,
на столе какая-то машина, потом бумага, духи.
На столе перед
диваном в беспорядке стояли чашки с простывшим недопитым кофе и
лежала раскрытая книга.
Вернувшись домой только в шесть часов утра, «еле можаху», он, не раздеваясь, растянулся
на старом клеенчатом
диване и теперь
лежал в расстегнутой куцей визитке табачного цвета, в смятых панталонах и в одном сапоге.
Сама Грушенька
лежала у себя в гостиной,
на своем большом неуклюжем
диване со спинкой под красное дерево, жестком и обитом кожей, давно уже истершеюся и продырившеюся.
Небольшая ростом, высохнувшая, сморщившаяся, но вовсе не безобразная старушка обыкновенно сидела или, лучше,
лежала на большом неуклюжем
диване, обкладенная подушками. Ее едва можно было разглядеть; все было белое: капот, чепец, подушки, чехлы
на диване. Бледно-восковое и кружевно-нежное лицо ее вместе с слабым голосом и белой одеждой придавали ей что-то отошедшее, еле-еле дышащее.
Больной обыкновенно
лежал в своем кабинете
на широком клеенчатом
диване и бессмысленно смотрел куда-нибудь в одну точку.
Странное было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова была точно налита свинцом. Он с удивлением посмотрел кругом. Комната совершенно незнакомая, слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром. Он
лежал на широком кожаном
диване. Над его головой
на стене было развешано всевозможное оружие.
Фирс(подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали… (Садится
на диван.) Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!.. (
Лежит неподвижно.)
— Ну, ино не спи, — тотчас согласилась она, заплетая косу и поглядывая
на диван, где вверх лицом, вытянувшись струною,
лежала мать. — Как это ты вчера бутыль-то раскокал? Тихонько говори!
— Да вот сумлеваюсь
на тебя, что ты всё дрожишь. Ночь мы здесь заночуем, вместе. Постели, окромя той, тут нет, а я так придумал, что с обоих
диванов подушки снять, и вот тут, у занавески, рядом и постелю, и тебе и мне, так чтобы вместе. Потому, коли войдут, станут осматривать али искать, ее тотчас увидят и вынесут. Станут меня опрашивать, я расскажу, что я, и меня тотчас отведут. Так пусть уж она теперь тут
лежит подле нас, подле меня и тебя…
Розанов третьи сутки почти безвыходно сидел у Калистратовой. Был вечер чрезмерно тихий и теплый, над Сокольницким лесом стояла полная луна. Ребенок
лежал в забытье, Полиньку тоже доктор уговорил прилечь, и она, после многих бессонных ночей, крепко спала
на диване. Розанов сидел у окна и, облокотясь
на руку, совершенно забылся.
Только один старик Бахарев часто вздыхал и ворочался,
лежа на мягком
диване в кабинете Гловацкого.
Доктор, впрочем, бывал у Гловацких гораздо реже, чем Зарницын и Вязмитинов: служба не давала ему покоя и не позволяла засиживаться в городе; к тому же, он часто бывал в таком мрачном расположении духа, что бегал от всякого сообщества. Недобрые люди рассказывали, что он в такие полосы пил мертвую и
лежал ниц
на продавленном
диване в своем кабинете.
Прасковья Ивановна тоже ее любила и постоянно сидела или
лежала в ней
на диване, когда общество было не так многочисленно и состояло из коротко знакомых людей.
Володя
лежал с ногами
на диване и, облокотившись
на руку, читал какой-то французский роман, когда я, после вечерних классов, по своему обыкновению, вошел к нему в комнату.
— Ай, батюшка Павел Михайлович! — вскричал тот, увидя Павла и вскакивая с своего кожаного
дивана,
на котором
лежал вверх лицом.
В маленькой и закоптелой комнате с открытым окном,
на жестком кожаном
диване,
лежал, от болезни и дорожного утомления худой, как мертвец, Павел.
Павел, не отставая и не помня себя, хохотал. Анна Ивановна
лежала уже вниз лицом
на диване.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел
диван, очень как бы похожий
на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном,
на котором
лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
В убогом флигельке Прозорова мигает слабый свет, который смотрится в густой тени тополей и черемух яркой точкой. Сам Прозоров
лежит на прорванном
диване с папироской в зубах. Около него
на стуле недопитая бутылка с водкой, пепельница с окурками, рюмка с обломанным донышком и огрызки соленого огурца.
Лежит по целым часам
на диване, посвистывает и наконец нападает
на мысль устроить еще два кабинета: китайский и японский.
— А прочудилась я, — говорит, — у себя в горнице…
на диване лежу и все вспоминаю: во сне или наяву я его обнимала; но только была, — говорит, — со мною ужасная слабость, — и долго она его не видала… Все посылала за ним, а он не ишел.
Петра Михайлыча они застали тоже в большом испуге. Он стоял, расставивши руки, перед Настенькой, которая в том самом платье, в котором была вечером,
лежала с закрытыми глазами
на диване.
Калинович не утерпел и вошел, но невольно попятился назад. Небольшая комната была завалена книгами, тетрадями и корректурами; воздух был удушлив и пропитан лекарствами. Зыков, в поношенном халате,
лежал на истертом и полинялом
диване. Вместо полного сил и здоровья юноши, каким когда-то знал его Калинович в университете, он увидел перед собою скорее скелет, чем живого человека.
Сидя в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с
диваном, кроватью, столом,
на котором
лежат бумаги, стенными часами и образом, перед которым горит лампадка, глядя
на эти признаки жилья и
на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился
на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
В комнате, куда он вбежал вслед за девушкой,
на старомодном
диване из конского волоса
лежал, весь белый — белый с желтоватыми отливами, как воск или как древний мрамор, — мальчик лет четырнадцати, поразительно похожий
на девушку, очевидно ее брат.
Помню, раз вечером Любочка в сотый раз твердила
на фортепьяно какой-то невыносимо надоевший пассаж, Володя
лежал в гостиной, дремля
на диване, и изредка, с некоторой злобной иронией, не обращаясь ни к кому в особенности, бормотал: «Ай да валяет… музыкантша…
Через два часа я написал впечатление пережитого урагана и позвонил. Вошел В.М. Дорошевич, но я, весь пыльный, уже
лежал на его роскошном турецком
диване.
— Cher, я бы их разгромил! — вырвалось у него в четверг вечером, после второго свидания с Петром Степановичем, когда он
лежал, протянувшись
на диване, с головой, обернутою полотенцем.